Казань. Военная столица

С осени 1796 года в жизни смоленского дворянина и блестящего офицера Льва Николаевича Энгельгардта начали происходить головокружительные и не слишком приятные перемены. Каждый день был полон волнений, и первый луч солнца, пробивавшийся сквозь тяжелые шторы, вызывал у давно пробудившегося Энгельгардта не предвкушение удачного дня, как бывало прежде, а смутное чувство тревоги.

Бывший адъютант князя Потемкина, участник нескольких турецких кампаний, герой "на каждом бранном поле и на балу", человек из "золотого века" Екатерины, просто не мог свыкнуться с жесткими рамками нового павловского царствования. Поэтому назначение полковником в Уфимский полк, которое в иное время повергло бы Льва Николаевича в уныние, было им воспринято как подарок свыше. Чем дальше от столицы и от непредсказуемого императора, тем спокойнее. Однако от судьбы не уйдешь, а судьба полковника Энгельгардта просто задалась целью столкнуть его с Павлом. Прибыв в феврале 1797 года в Уфу, он узнал о назначенном на начало лета смотре войск Казанской, Уфимской и Оренбургской военных инспекций, куда должен был прибыть император. Надлежало отправляться в Казань.

К этому времени страх перед императорским гневом был столь велик, что готовиться к событию начали за несколько месяцев. "Наконец наш полк соединился в селе Алексеевском, отстоящем от Казани в ста верстах, по левой стороне Камы, принадлежавшем помещику Сахарову и в котором считается около трех тысяч душ.

Тут мы простояли всю зиму и учились, чтоб предстать во всей исправности пред государем", - вспоминал потом в своих "Записках" Энгельгардт. Настроение Льва Николаевича в ту пору было таково, что наш город показался ему не богатой губернской столицей, каким был в действительности, а подобием военного лагеря. Говоря о тех напряженных днях, Энгельгардт никак не может отыскать в памяти ни облик и названия многочисленных казанских церквей, ни кокетливые фасады дворянских особняков, которые он посещал, ни уют их гостиных. А ведь обычно он вел активную светскую жизнь.

Зато о расположении превращенного в импровизированный плац Арского поля и его окрестностях полковник не забыл до конца своих дней. "Эта зеленая равнина, лишь кое-где перерезаемая оврагами", тянулась от нынешнего Лядского садика до того места, где сейчас находится парк Горького, а в то время рощи, избранные казанцами для верховых и пеших прогулок.

Пожалуй, единственной местной достопримечательностью, о которой упоминает Лев Николаевич, стал небольшой деревянный домик генерала Лецкого, где останавливался Павел и где в итоге, произошла встреча Энгельгардта с императором. Прошла она, кстати, совершенно мирно, в разговорах о смоленских родственниках полковника. Домик этот, находившийся на современной улицы Горького, по воспоминаниям казанских старожилов первой половины XIX столетия, был "премиленьким скромным строением, окруженным тенистым садом". Ни от домика, ни от сада, к сожалению, давно не осталось и следа. Современный Лядской сквер - лишь жалкое подобие былой роскоши.

Но вернемся ко Льву Николаевичу. Уфимский полк пробыл в Казани до середины июня, а вот связи Энгельгардта с нашим краем на этом эпизоде не оборвались. Одна из его дочерей - Анастасия Львовна - стала женой казанского уроженца, известного поэта Евгения Боратынского.
Казань. Как немец Кремли перепутал

Гораздо больше свидетельств о нашем городе оставил немецкий писатель Август Коцебу, волею случая, оказавшийся в Казани летом 1800 года. Сосланный в сибирскую ссылку за либеральные воззрения, он уже через несколько месяцев был прощен и получил от императора распоряжение приехать в Санкт-Петербург. Путь, естественно, лежал через Казань, куда Коцебу и прибыл 22 июля.

Несмотря на то, что он повидал немало европейских столиц, в том числе блистательную Вену, губернский город отнюдь не показался писателю захолустьем. "Казань - большой, населенный, хорошо обстроенный и по наружности веселый город", - писал Коцебу в своей книге "Достопамятный год моей жизни". Далее он даже признается, что "выбрал бы своим местом жительства Казань, если бы должен был жить внутри России". Впрочем, как и у всякого иностранца, мало знающего историю другой страны, в мемуарах Коцебу немало путаницы. Например, он принял пострадавший от недавнего пожара Казанский Кремль за развалины той крепости, что была сожжена еще Иваном Грозным, а башкиры, с которыми он сталкивался на Урале, и татары представлялись ему одним народом.
От Мурфича из Казани

Таким "пушистым" прозвищем в семье русского императора Николая Первого и прусской принцессы Шарлотты (в православии Александры) называли первенца - наследника престола Александра Николаевича. Когда цесаревичу исполнилось 19 лет, он еще ни разу ни покидал Петербург без родителей и не чувствовал себя до конца взрослым. Такое положение вещей серьезно беспокоило императора. Николай справедливо считал, что "любезный Саша", как он называл своего наследника, должен самостоятельно познакомиться со страной, которой ему в будущем надлежало править. Так родилась идея почти годового путешествия, в котором Александра Николаевича должны были сопровождать воспитатель Василий Жуковский и ближайшие друзья. Посетил он и Казань, где за год до этого был его отец. И город, и обширная губерния очень понравились цесаревичу. О Чистополе он сообщил родителям, которым регулярно писал длинные письма, что "это самый лучший уездный город во всей округе".

Что же касается Казани, в которую путешественники въехали 20 июня 1837 года, то восторгам цесаревича вообще не было предела. "Я нашел все в большом порядке, и город мне очень понравился. В первый день был дворянский большой бал, а во второй - гулянье в саду и танцы в вокзале." Кроме этого, он выкроил время, чтобы побывать в театре. Давали первый акт оперы "Аскольдова могила". По поводу спектакля наследник отметил, что "голоса есть хорошие". И уж, конечно, он не был бы сыном своего отца и внуком своего деда, если бы не посмотрел развода местного гарнизона. Этим действом он тоже, между прочим, остался доволен.